Странное ощущение не покидает после прочтения этого рассказа. Странное, потому что он был прочитан на фоне 1 серии “Пустой короны”. Понятно, что речь в рассказе идёт о другой эпохе и других событиях, но все же. Какое-то объемное ощущение трагичности и реальности британской истории, не свойственное плоскости литературы “легкого жанра”. Особое послевкусие. 


Все, что могу заметить, это только штрихи на полях. Только галочки и пункты в блокноте, всякие бредовые мысли - чего мне не хватает сейчас, чтобы глубже погрузиться в текст. 


Итак, поехали. 


1. Поражает смелость Дойля, даже сказала бы, некоторая наглость. Взять и написать о том, что некий частный детектив обнаружил единственную в своём роде подлинную и реально существовавшую когда-то корону английских королей.

На первый взгляд выглядит так, как если бы я написала в рассказе, что собкор“Комсомольской правды” обнаружил на дне верхнего пруда ящик с фрагментами оригинальной янтарной комнаты и притащил его в редакцию на Рокоссовского. А че, там недалеко. Купил бутылку рыбакам, они помогли дотащить.))


Писательская смелость всегда основана на точном расчёте. То есть, так делать можно, но только в двух случаях. Первое - это откровенный хайп. Жанр фантасмагории или литературного анекдота позволяет любые повороты сюжета и сближения. 


Второе - автор уверен, что ему по какой-то причине не возразят. Например, обнаруженная реликвия имеет лишь относительную ценность.


Ответ на этот вопрос не совсем праздный, как можно подумать, на первый взгляд. От него до некоторой степени зависит, как следует воспринимать каноничные похождения Холмса и его самого. Как уютную побасенку, защищенную от любых нападок разумной критики броней крайней условности и несерьезности. Или все же, как попытку реалистичного описания. Мне лично ближе второе.


И тут нужно разбираться. Историк из меня - так себе. Но Википедия утверждает, что, начиная с Карла II, которого сопровождал предок Реджинальда Месгрейва, у английских королей был собственный «коронационный набор». А вот регалии предшественников, Тюдоров, частично были распроданы или пошли на переплавку после переворота 1649 года и казни Карла I. Возможно, корона, обнаруженная Холмсом, именно из этого собрания, случайно не переплавленная, но опальная, и имеющая особое историческое значение для ее хранителей. Тогда понятно, почему ее особо не искали и тщательно скрывали от окружения подрастающего короля.


Впрочем, это только мои догадки.


Ссылка на статью в Википедии: https://en.wikipedia.org/wiki/Crown_Jewels_of_the_United_Kingdom


2. «По наружности это был типичный аристократ: тонкое лицо, нос с горбинкой, большие глаза, небрежные, но изысканные манеры» (перевод Д. Лившиц).

Как у человека пишущего, у меня есть подспудное ощущение, что автор здесь любуется персонажем, хотя и нет желания доказывать это, анализируя текст. Для меня это очевидно в тех нескольких кратких характеристиках, разбросанных по тексту. И это, скорее всего, предполагает, что у персонажа есть прототип, более или менее отличающийся от литературного героя, но сохраняющий какое-то общее сходство с ним.


Впрочем, Месгрейв немного странный аристократ: «…высокомерие, в котором его обвиняли, было лишь попыткой прикрыть крайнюю застенчивость».


Вот мне всегда казалось, что следствие настоящего аристократического воспитания  – это, в первую очередь,  умение вести себя непринужденно в любой ситуации. В то время, как смущение, стеснение и попытки «не ударить в грязь лицом» - это как раз признаки низкого происхождения.


Вот на эту тему любопытная цитата из Бульвер-Литтона, которую приводит Юрий Лотман в «Комментарии» к «Евгению Онегину»: «…чем выше положение человека, тем он менее претенциозен, потому, что претенциозность тут ни к чему. Вот основная причина того, что у нас манеры лучше, чем у этих людей; у нас – они более естественны, потому что мы никому не подражаем; у них – искусственны, потому что они силятся подражать нам; а все то, что явно заимствовано, становится вульгарным» («Пелэм, или Приключения джентльмена»;).


И нос с горбинкой, и аристократизм как-то заставляют оглянуться в сторону Холмса. Бросить взгляд. У меня есть ощущение, что в двух вещах о самых ранних делах Холмса как бы присутствуют его литературные двойники. Но эта гипотеза нуждается в тщательной проверке на оригинальном тексте. Но к этому я вернусь когда-нибудь позже.

На заметку: выяснить антропологические черты английской аристократии.


3. «В глубине души я всегда был уверен, что могу добиться успеха там, где другие потерпели неудачу…»

«…Брантон был человек незаурядного ума, так что мне не приходилось принимать в расчет разницу между уровнем его и моего мышления».


Милый Холмс явно не страдает от недостатка уверенности в себе!))


4. Ночью в тонком сне мне примерещилось, что со времени казни Карла I до момента расследования Холмса миновало 12 поколений Мейсгрейвов, хранителей короны. Круто, подумалось мне в полудреме. Что-то в этом есть. Как 12 израилевых колен, или 12 патриархов.

Почему 12? Три века, помноженные на 3-4 поколения. Железная логика грезы!


На трезвую голову захотелось пересчитать.


Допустим, средний век, если верить Псалтыри, 70 лет. Старший сын рождается, допустим, у 25-летнего отца.


Тогда с 1630 года должны были родиться и стать совершеннолетними 10 поколений. Но если уменьшить возраст появления первого сына до двадцати лет, как раз выходит 12. У этого сюжета, пожалуй, есть мифологический потенциал. Надо еще подумать об этом.


5. Задачку с длиной тени Холмс решает не с помощью тригонометрии. В данном случае длины одного катета и прямого угла явно недостаточно. Он использует простое соотношение: «Если палка высотой в шесть футов отбрасывает тень в девять футов, то дерево в шестьдесят четыре фута отбросит тень в девяносто шесть футов…»

Где-то в литературе мне встречалось мнение, мол, у Холмса с эклиптикой все хорошо. Он в курсе, что солнце вращается вокруг земли. Не факт)) У него просто все хорошо с арифметикой. 6:9=0,6 в периоде. 64:0,6 в периоде = 96.


Спасибо Александру Седову за информацию:В публикации использована иллюстрация художника Петра Караченцова к рассказу "Обряд дома Месгрейвов" из советского "огоньковского" восьмитомника, выпущенного в 1966 году.



@темы: Канон, книги, Шерлок Холмс, детективы, Обряд дома Месгревов

02:17

Густой Кенигсбергский туман








@темы: Кенигсберг, Туман, Настроение, Осень, Фото

00:53

Цвет настроения - синий



@темы: цветы, фото, арт, синий

Украдено со страницы подруги-психолога, которая любит постить всяких мудрых людей. Эх, лучшеб мне это кто-то в 17 сказал. А еще лучше - моей бабушке и маме)) И еще от себя я бы добавила - не быть г..ном!

Они приходят ко мне, и говорят: "Я работаю по 12 часов 5 дней в неделю, я жутко устаю, у меня нет сил больше ни на что."

И самое грустное, что я не могу с этим ничего сделать. Я не могу за них перестать работать с таким жутким графиком, не могу за них выйти из созависмых отношений, не могу за них начать больше спать и правильно питаться. Ничего за них не могу.

Поэтому начинается свистопляска с вопросами:
а зачем тебе так работать?
а есть ли альтернативы?
а пробовала ли ты по-другому?
а, может, обозначить временной срок, когда ты так вкалываешь?
а какие выгоды у тебя оставаться в том, что есть? итп

Когда я первый раз вышла от психолога, я постирала шторы. Шторы были грязные, а мне было плохо. Не из-за штор.
Но стирка штор была для меня символом того, что я не хочу жить в атмосфере нелюбви к себе.
Есть говно, встречаться с говном, общаться с говном, окружать себя говном итп

Почему-то многие люди думают, что забота о себе, это съесть пирожное, когда ты устала или поругалась в очередной раз с нелюбимым мужем.
Или выпить вина, когда тебя довели на работе.

Но нет, забота о себе — это разобраться почему я жру говно в виде нелюбимого мужа, друзей, которые говорят тебе "да у тебя ничего не получится", работы, которая высасывает все ресурсы, неудобной и не радующей одежды, др.
И перестать его жрать.

Люди думают, что любовь к себе придет, когда они изменятся. Дошлифуют себя до какого-то идеала и уж тогда-то они себя полюбят.

Я все про любовь поняла в кресле у своего психолога. Когда она сказала что-то вроде:
Вы говорите, что гнобите мужиков? Ну это просто очередная ваша часть! Теневая. В ней столько жизни! У меня много симпатии к ней (мужики не пугайтесь, там есть контекст:)

В жизни все очень просто на самом деле и сводится к одной единственной фразе:
быть собой и не есть говно.

В этой фразе есть и любовь, и забота.

Когда вы одновременно не пытаетесь себя перекроить, и одновременно выбираете не терпеть то, что вам не подходит.
И выбираете то, что подходит вам. Лично вам.
Не обществу, не маме с папой, не подруге Кате,
не автору умной книжки, и даже не вашему психологу. А вам.

Но, видимо, это было бы слишком просто.

И поэтому одинокая девушка, движимая идеями окружения, начинает париться, что она одна, (а, значит, это обязательно характеризует ее как дефектную - ага-ага), встречает старшенького Петю и тащит его в загс. Все - галочка поставлена. Я не дефектная. Вопрос, что теперь делать с Петей.

А женщина в 45 лет не построившая карьеру, начинает съедать себя за это. Как будто карьера в 45 лет нечто обязательное для всех, и в частном порядке. Ну даже если тебе так вдруг захотелось, ну иди и строй теперь. Но нет же, есть в голове убеждение, что в 45 лет уже поздно (время покупать белые тапочки и готовиться к смерти).

Еще одна не хочет детей, но стыдится этого. Как будто преступление перед миром совершает. Как будто чего-то хотеть или чего-то не хотеть - это ненормально. Как будто все люди должны хотеть чего-то одинакового. Если все любят клубнику, то я тоже должен любить клубнику. Да с чего бы?

Вот так и живем. В атмосфере тотальной нелюбви и не заботы. С желанием себя переделать, наругать, откритиковать хорошенько - а потом удивляемся тому, почему же так тошно.

Изменения невозможны из насилия над собой. Изменения происходят из любви и заботы.
Всегда.

Любовь Воронова

Нет, не со злости, скорее от скуки,
мерзну, дышу на озябшие руки,
и бормочу себе что-то под нос
Чушь, ерунду - то, что ветер принес,
не про политику или войну. 
Мнусь у подъезда и время тяну.
Можешь считать это трусостью, блажью,
чаще всего и уже не однажды -
и приоткрытую дверь не толкну. 

Медных табличек тоска гробовая,
мраморный вес героизма. До края
чаша наполнена. Форма конечна.
Нет, не сдаюсь - отступаю беспечно. 
Вот вам булавка, а где мотылек?
Кажется, слишком прозрачен намек. 

Как же я спасся? Загадка. Интрига!
Не замирать ни на сотую мига.
Если на зеркало ты обернешься,
может быть, утром уже не проснешься.
Если в оркестре ты - первая скрипка,
слишком твое положение зыбко.
Лучший убор горделивого лба - 
пуля, не шляпа. Спасает судьба 
тех, кто в себя не влюблен слишком пылко, 
тех, кто мишенью не сделал затылка, 
прямо шагая под свет фонаря.
Лучше быть буквой, а не фолиантом,
азбуку славя и благодаря.

Слушаю ветер, беседую с птицей.
Вереск пророс сквозь пустые глазницы, 
дремлет фиалка в моем рукаве. 
Но я шагаю себе по траве. 
Переступаю границы страницы, 
и государств суверенных границы,
Годы, культуры, наречья, миры
более века - по зову игры. 
Мимо базаров, церквей и борделей,
мимо дворцов, площадей, колыбелей,
мимо причалов, больниц, очагов,
цирков, заводов. Друзей и врагов.

Более жив, чем иной во плоти. 
Брат, не грусти. Никогда не грусти!



Дно - это когда оставляешь окурок на вечер.


Глубина же - Симфония номер пять.


Брат, нам глубины измерить было бы нечем, 


Если дна не попытаться достать.


Это дело требует первопроходцев,


Сумасшедших гениев на коне.


Если некому падать на дно колодца,


поручи это мне!


Завещание и акваланг - отлично!


Если вспенится кровь, извести друзей.


Картотеку - полиции. А вот с личным…


Впрочем, скрипку лучше отдать в музей. 


Аккуратнее с Уотсоном, он что-то


Заподозрил. Не долго и ло греха!


Пусть сегодня над нами сойдутся звезды. 


Остаюсь. 


Обнимаю!


твой ШХ



Бывают строки, которые словно нашептаны. Долгое время лежат в закоулках сознания и ждут продолжения, но все варианты настолько ничтожны. Как и сам ты - иногда, откровенно, мелковат по сравнению с тем, что случайно взбрело тебе в голову. И тогда самый лучший способ - оставить все как есть. Надеюсь, что не хвастаюсь. Писалось само, незнамо как. 

Ноябрь вступает в пору затяжной
И всеохватной гнили. Вдоль обочин
Стоят остаки вольницы лесной
Одетые в оранжевые клочья.


Часы остановились. Снег пошёл.
Как будто принимая эстафету. 
Откусывает время нитку, шов
На сердце завершая до рассвета.
Вчера кровоточило и гнило, 
Переживая мира неустройство.
Но утром двор нежданно замело, 
И наша хворь уже иного свойства.